Название выставки «Небылое» изначально возникло у#nbsp;Андрея Ремнева под влиянием «географического» импульса. Так называется село, расположенное между Юрьевом-Польским и#nbsp;Владимиром на#nbsp;берегу той#nbsp;же самой реки Яхромы, что и#nbsp;его родной город. Но#nbsp;помимо простой географии в#nbsp;названии содержатся и#nbsp;другие смыслы, которые здесь невольно считываются. Например, в#nbsp;устном народном творчестве, как повествует толковый словарь русского языка, «небылое»#nbsp;— это особый вид шутливых рифмованных произведений о#nbsp;том, чего не#nbsp;бывает в#nbsp;действительности или, короче говоря, сказочный вымысел. Хотя загадочно-сказочной вымышленной реальности в#nbsp;живописных и#nbsp;графических композициях Ремнёва довольно много, но#nbsp;никакой балагурной шутливости в#nbsp;них совсем нет. Его завораживающие романтичные образы некой собирательной «Прекрасной Дамы», совмещающей в#nbsp;себе внешние черты русской сельской красавицы и#nbsp;возрожденческой итальянской горожанки, обманчиво легковесны и#nbsp;маньеристически завлекательны.
На#nbsp;самом деле, за#nbsp;их#nbsp;безмятежными позами и#nbsp;бесстрастными лицами (порой даже скрытыми под маской), неспешными хороводами и#nbsp;невинными занятиями скрывается напряженная драматургия какой-то странной, чаще всего речной «мистерии», как, например, в#nbsp;картине «Молога». Ее#nbsp;нарядные беззвучно поющие героини, зависающие, как и#nbsp;в#nbsp;других работах, где-то между небом и#nbsp;землей, между сельской природой и#nbsp;городской архитектурой, между реальностью и#nbsp;вымыслом, между сном и#nbsp;явью, вызывают в#nbsp;памяти стихи Блока, посвященные изображенной Виктором Васнецовым вещей птице Гамаюн: «На#nbsp;гладях бесконечных вод, / Закатом в#nbsp;пурпур облеченных, / Она вещает и#nbsp;поет, / Не#nbsp;в#nbsp;силах крыл поднять смятенных…». Напоминая о#nbsp;затопленном Рыбинским водохранилищем древнем городке, расположенном при впадении реки Мологи в#nbsp;Волгу, эта картина, как и#nbsp;многие другие, словно несет в#nbsp;себе тоску по#nbsp;величественной русской Атлантиде, связанной не#nbsp;столько с#nbsp;потерей конкретной местности, сколько с#nbsp;утратой извечно питавших искусство живописно-композиционной гармонии и#nbsp;чувственной красоты. Отсюда еще одна поэтическая аналогия, созвучная образному миру картин Ремнёва: «Не#nbsp;призывай и#nbsp;не#nbsp;сули / Душе былого вдохновенья. / Я#nbsp;— одинокий сын земли, / Ты#nbsp;— лучезарное виденье».
Если персонажи работ Андрея Ремнёва заведомо имперсональны, то#nbsp;у#nbsp;Сергея Мильченко они имеют конкретную историко-мифологическую или библейскую привязку: Саломея, Юдифь, Мария Магдалина… Не#nbsp;лишенные выразительной доли пластического гротеска, отсылающего нас к#nbsp;различным проявлениям скульптурного модернизма#nbsp;ХХ века, они в#nbsp;меньшей степени определяют собой «обитель страха и#nbsp;молчанья», поскольку во#nbsp;всех отношениях предстают более деятельными и#nbsp;полновесными. Уверенно шагая, исполняя динамичный танец или внимательно разглядывая себя в#nbsp;зеркальце, бронзовые, каменные, деревянные или керамические героини Мильченко создают особую атмосферу подвижной пластики, энергичного жеста и#nbsp;жизнеутверждающего настроения. Они бодрствуют даже во#nbsp;сне, как это видно в#nbsp;цветной композиции «Сон с#nbsp;ангелом», которая несет в#nbsp;себе автопортретные черты и#nbsp;могла#nbsp;бы к#nbsp;тому#nbsp;же дать название всей выставке. Так «небылое» в#nbsp;работах Мильченко оборачивается новой как#nbsp;бы оживающей на#nbsp;наших глазах реальностью, которая наглядно подтверждает слова ее#nbsp;автора о#nbsp;том, что у#nbsp;него «вся скульптура про любовь».
Таким образом, вымышленные миры двух художников раскрываются перед нами в#nbsp;ином относительно известной формулировки Герцена качестве: если у#nbsp;русского писателя-демократа были заявлены тягостно-прозаичные «Былое и#nbsp;думы», то#nbsp;в#nbsp;данном случае возникают визуальные поэтичные истории в#nbsp;духе «Небылое и#nbsp;грезы». И#nbsp;над их#nbsp;возвышенной территорией словно витают проникновенные строки Блока: «невозможное было возможно, / Но#nbsp;возможное#nbsp;— было мечтой».